Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет] - Адам Сен-Моор

— Это приказ префекта, — заметил Винсен.

— Один из ваших инспекторов, встретившийся перед отъездом с набережной Орфевр с этими коллегами, подтвердил мне, когда я выходил за пистолетом, послужившим в сцене моего убийства, что все точно — у хромого оружия не было.

«Клодетта Жема, — подумал я, — солгала».

Это не было состоянием необходимой самообороны, как представила она. Вывод: оружие, использованное для убийства Бертье, — ее собственное. Ибо это пистолет, я надеюсь, вы заметили, калибра 7,65, идентичного тому, которым были убиты Жан и Жюльетта Дравиль. Он также снабжен глушителем. И в нем недоставало трех патронов, когда ваши инспекторы передали его мне.

Винсен вынужден был изобразить хорошую мину при плохой игре — естественно, Клид и сегодня вывернулся.

— Когда она мне позвонила, я как раз пытался понять, кем могла быть та таинственная женщина, о которой мне говорила Жюльетта Дравиль. Я знал только, что у нее странный акцент и что в четверг, чуть позже того, как Бертье видели покидающим номер Дравиля, она позвонила жене Дравиля, чтобы сказать, что та «никогда не увидит своего мужа живым». Я знал, что та же самая особа несколько раз звонила из Орлеана в среду и четверг.

Комиссар ухмыльнулся. Он, несомненно, думал о чем-то приятном.

— Невероятно, — заметил он, скорчив хитрую гримасу, — вы не подумали о ней, а именно она сунула голову в волчью пасть, как говорится.

Что забавляло его больше всего — так это то, что Клид признался добровольно — он никогда бы не подумал на нее.

Клид с сожалением посмотрел на него. Решительно, этот Винсен — скотина. Не злая, но глупая и безнадежно одряхлевшая.

— Да, — заметил он, пытаясь найти путь к примирению. — Конечно, она выдала сама себя. Когда я собирался вместе с вами отправиться к ней, я попросил свою секретаршу позвонить ей через полчаса и повторить фразу, переданную мне Жюльеттой Дравиль. Я хотел увидеть ее реакцию. Вы ее слышали? Она утверждала, что это звонит женщина, с некоторых пор преследующая ее и оскорбляющая. Что подтверждало, что она и есть звонившая тогда женщина.

Комиссар потер нос и ответил, не поднимая глаз, с желчью в голосе.

— Какого же черта вы устраивали всю эту комедию? Ведь ее уже можно было брать!

— Да, — кивнул Клид. — А через восемь дней первый же судья тут же выпустит ее на свободу, ибо вы можете судить сами, что все, о чем я говорю, довольно трудно предъявить в качестве доказательств. Она все тут же станет отрицать, а меня вы посадите.

Винсен все еще продолжал тереть свой нос.

— Оставим это, — проворчал он. — Вы отлично знаете, что я и не думал осуществлять свои угрозы.

Клид натянуто улыбнулся.

— Я знаю это, — сказал он. — Но не уверен. У меня нет никакого доверия к людям вашей профессии. Это правило, которому я следую неукоснительно, месье комиссар. И для вас я не делаю исключения. Это было бы… скажем так, — неосторожно.

Комиссар не стал придираться к словам. Впрочем, его мозг был занят чем-то другим. Клид говорил о соображениях, пришедших ему в голову утром. Было бы интересным и полезным заставить его уточнить, что он под этим подразумевал. Для своего отчета. Но еще более, чтобы в полном блеске предстать перед журналистами, которые атакуют его, как только «Дерньер-суар» даст специальный выпуск…

Клид подарил ему победу. Необходимо максимально использовать такой подарок. Он выплюнул окурок к ногам, растер его носком ботинка. А Клид в который раз спросил себя, что бы подумала мадам Винсен, будь она свидетельницей подобного поведения.

Винсен вытащил из кармана свой старый кисет. Зашуршала молния, Винсен достал свой «жоб», вырвал листок, свернул его в пальцах. Он делал все чрезвычайно медленно и сосредоточенно. Клид тем временем приближался к рассказу о своих догадках. Комиссар поднял голову. Сигарета могла и подождать.

— Клодетта Жема допустила целый ряд ошибок, — говорил детектив, — рано или поздно я бы вышел на нее. Неизбежно. Она настолько хорошо поняла это, что решила меня убрать.

— Что вы там рассказываете?

— А вы заметили, что Бертье был убит пулей в горло, тогда как две предыдущие жертвы получили пулю в сердце? Это существенная деталь, вы обратили внимание? Совершив свое третье убийство, убийца тотчас звонит мне и рассказывает известную вам версию. Она знала, что я прибуду тотчас. И уверенно дослала пулю в ствол пистолета. Пулю, которой предстояло угодить мне в самое сердце, когда я займусь трупом хромого. Ей нужно будет только вызвать полицию, чтобы рассказать, что Бертье убил меня — он убивал всегда выстрелом в сердце, — прежде чем повернулся к ней.

Вы без труда догадаетесь о продолжении, немногим отличающемся от того, что она рассказала нам. Выстрел был произведен в борьбе с убийцей, попав тому в сонную артерию. И вы бы, комиссар, поверили и заключили, что произошел несчастный случай. Тем более убедившись в ее невиновности, найдя на рукоятке пистолета отпечатки одного Бертье. Ибо, сделав второй выстрел, она, без сомнения, тщательно удалила бы свои отпечатки, прежде чем вложить оружие в руку мертвеца.

Я не заставляю вас верить мне. Но приблизительно так развивались бы события, не будь вас и ваших инспекторов рядом. Я не выдумываю историю для малышки Алосса. Вы действительно спасли мне жизнь, комиссар, вызвав своим присутствием переход на другой путь «экспресса в преисподнюю», — так ваш сотрудник назвал пулю, сразившую Бертье.

Потому-то и заговорила Клодетта Жема о самообороне, чтобы оправдать убийство бедняги Бертье. Если я и прибег к тому, что вы называете комедией, то только потому, что, получив от ваших инспекторов пистолет, я заметил, что у него в стволе — четвертая пуля, о которой я вам только что говорил, и понял — эти граммы свинца предназначены мне. «Несчастный случай», последовавший за этим, лишь подтвердил, что я не ошибался. Прекрасно он был разыгран, не правда ли?

И тем не менее еще раз наша убийца допустила маленькую ошибку.

— Да? — только и сказал Винсен.

— О, да. Она сказала: «Спусковой крючок зацепился», что говорит о знании оружия. Люди, им не владеющие, говорят «курок». Но речь идет не только об этой детали. Никакое совпадение невозможно, ибо я поставил его на предохранитель. Следовательно, нужно было снять его с предохранителя. Значит, Клодетта Жема заметила мою хитрость и действовала сознательно, делая это. Это очень рискованно, но вполне возможно. Она подумала, что я ничего не сказал вашим инспекторам. Во всяком случае, у нее не было другого выхода. Терять ей было нечего, и она не дрогнула. Ее четвертый выстрел был не менее точен, чем три предыдущих, правда, марля создавала небольшую проблему. Усевшись в полуметре от нее, я значительно упростил ее задачу. Но я не думаю, что такой подарок ей был необходим. Клодетта Жема — непревзойденный стрелок.

Кстати, комиссар, знаете ли вы, что два года подряд, в 1938 и 1939, она была чемпионкой Франции по стрельбе из пистолета? Эта интересная деталь фигурировала в отчете моего друга Клера. Информация получена у одного из журналистов «Синемонда». Она не утратила навыка. Это можно утверждать смело, ведь я единственный из четверых остался в живых. Еще одно: там же говорится о том, что в начале своей карьеры Клодетта Жема была пародисткой-звукоподражательницей в мюзик-холле. Ее объектами в то время были Тино Росси, Мари Дюба, Жан Саблон, Эдит Пиаф и многие другие. Прекрасное звено, указывающее на ее голосовые возможности.

Комиссар не шелохнулся. Но его папиросная бумага превратилась в маленький расползшийся клочок, зажатый между пальцами.

— Вот потому-то и было все это затеяно, — продолжил Клид после короткой паузы. — Начнем с самого первого: убийство Дравиля. Вы, кстати, знаете истинные причины их разрыва? Нет?

Комиссар покачал головой, несчастный и разбитый. Его расследование, объяснил он, шло совершенно иным путем. Он совершенно ничего не знал о личной жизни Жана Дравиля. Он знал, что тот женат, и этого ему казалось достаточно. Он даже не копал глубже. Он пришел бы к этому, но…

Клид прервал путаное признание.

— Я узнал об этом сегодня утром, — сказал он. — Клодетта Жема, хорошо посотрудничавшая с оккупантами, была отстранена после освобождения от съемок комиссией по культуре, в которую входил Жан Дравиль. Предполагают, что она изрядно задолжала за те два года, на которые распространялось постановление. А сам Дравиль, как говорят, с тех пор с ней не снимался. Я думаю, что у него был очень важный документ, обличающий ее, но не предъявленный комиссии, — ведь до войны она была его любовницей и, может быть, остаток чувств не позволил ему сделать этого.

Клодетта Жема спокойно делала свое дело. Ей даже было забавно, как Дравиль отказывал ей в партнерстве. Можно было подумать, что она забыла любовника и простила непримиримого судью. Ибо, если бы она и смогла заключить какое-то соглашение с первым, то ничего не могла поделать со вторым, тем более, что у него был против нее опасный документ. Играя в безразличие и делая вид, что ей забавно его упрямство, она, тем не менее, терпеливо готовила отмщение, мечтая совершить чистое убийство…